homobio

ХБО - хомобиотический оборот - это оборот биогенных веществ, энергии и информации, направляемый человеком разумным.

Гланая книги Драма жизни 8. Драма жизни
8. Драма жизни

8. Драма жизни

Кто знает, что он значит?

Заслужит и получит.

Несбыточное — плачет.

Несбывшееся — мучит.

Жизнь — это всегда драма. Драма столкновения живого существа, состоящего из множества собранных в определенном порядке атомов, с течением Жизни. Трагедии и комедии — это толкования сюжета драмы с той или иной стороны. Трагедии и комедии придумали люди, которым зачастую толкования важнее Жизни. Они и воспринимают не Жизнь, а толкования. К сожалению, таких людей абсолютное большинство.

Жизнь состоит из столкновений. Так устроена Жизнь. Столкновение — это ещё не значит борьба. Куда большее значение в течении Жизни занимает симбиоз — взаимодействие разных. И симбиоз, и антагонизм, и даже паразитизм — всё это разновидности взаимодействий.

Каждая конкретная жизнь заканчивается смертью. Смерть — переход от жизни к жизни. Я не имею в виду переселение душ. Я имею в виду Биотический Оборот. Биотический оборот — это движение атомов, из которых мы состоим, по трофическим цепям. Пора понять, что все мы — равноправные участники биотического оборота. Даже сжигая своё тело в крематории, вы возвращаете его в биотический оборот, ибо атмосфера — активнейший участник биотического оборота. Смерть — часть Жизни. «Биотический Оборот» и «Драма Жизни» — почти синонимы. В этой книге я расскажу как «раскручивалась» Драма Жизни на Земле от появления жизни и до сегодняшнего дня. Расскажу так, как это мне открылось. Моя жизненная драма  — одна из драм, описанных в этой книге.

Я, как и большинство моих сверстников, рос в уважении к науке. Больше того, в юные годы я в неё стремился. Меня тогда в науку «не взяли», а я был слишком глуп и провинциален, чтобы понять, что в науку нельзя «взять» или «не взять». Надо сказать, что я хотел стать физиком. Много лет спустя я понял, что моё стремление к науке шло от природного стремления к истине, а моё желание стать именно физиком скорее всего возникло после популярного в те годы фильма «9 дней одного года». Желание стать физиком  завело меня в тупик. Может быть, если бы я тогда поступил в «физтех», я бы благополучно его бросил и нашёл свою стезю в науке.

Так как моё стремление стать физиком оказалось неисполнимым, я стал писать стихи. В быту я их называл «стишками». Вы с ними уже знакомы — в этой книге я их использую как эпиграфы. В «поэты» меня тоже «не взяли». «Поэт» — это не только писание «стишков», но и их признание. Для того, чтобы понять, «поэт» ты или не «поэт», надо обратиться к «народу». В те времена между «поэтом» и «народом» стоял редактор, а редактор был носителем неких, для большинства нормальных людей неприемлемых правил, и всем было понятно, что это — не суд, а судилище. Ситуация плодила множество «непризнанных» поэтов. Я стал одним из «широко известных в узком кругу» непечатаемых поэтов.

Я получил свою долю признания и навсегда запомнил, как заворожено слушали мои стихи на вечерах поэзии, проведенных полуподпольно в каком-нибудь НИИ, или на КСП. КСП — это клуб студенческой песни, и стихи я читал на какой-то самодельной сцене на поляне в лесу. Там же на КСП мне единственный раз в жизни предложили «напечататься».Я отказался от публикации в нелегальном журнале, и не послушал издателя Валеру Абрамкина: «посадят меня, а тебя ждет слава».

Журнал вышел без моей поэмы «Круг», а Валеру Абрамкина таки посадили. Я не знаю, как насчет славы, но уверен, если бы я отдал тогда ему стихи, меня бы посадили тоже, хотя никого из других авторов не тронули. Во-первых, я был совсем неизвестен как поэт, во-вторых, я был достаточно известен как квартирный маклер. Мне не то чтобы не хотелось терять «сладкую» жизнь, никакой «сладкой» она не была, мне очень не хотелось, чтобы в мою жизнь вошли разговоры с КГБистами.

И вот уже в нынешние времена,  так отличные от тех, когда я «рвался» в науку или поэзию, судьба моя совершила некий кульбит и я был затянут в воронку науки течением самой жизни. Я угодил в биологию — науку о живом — и увидел, что господа биологи не хотят слышать своих собратьев биологов из числа тех, кто в разные времена стремился разобраться в сути устройства Живого. Я увидел, что целый ряд открытий ученых, известных и неизвестных, лежат вне науки только потому, что русло реки-науки ушло в сторону от русла, определенного ей природой, и это привело к деградации не только науки, но и самой живой природы.

Настал момент, когда во мне сошлись панорамное видение Истории Жизни на Земле и умение работать со словом так, чтобы эту панораму могли увидеть другие люди. Оказалось, что не напрасно я увлекался игрою со словом, и сегодня мне, вечному романтику, опять кажется, что я смогу перевести на общедоступный человеческий язык те истины, которые пытались донести людям Докучаев и другие ученые.

Я хочу обратиться напрямую к людям, которые не ищут в науке корысти. Эти люди, несомненно, услышали бы Докучаева, услышали бы потому, что Докучаев был движим любовью — стремлением к восстановлению нормального течения Жизни на Земле как единственной возможности продолжения рода человеческого.

Ученые считают, что с фундаментальными понятиями, такими, как плодородие, давным-давно разобрались.

«Я — специалист по почвенным газам»,— сказал мне мой собеседник, профессор Тимирязевской Академии, объясняя, почему он ничего не знает о книге Ф. Ю. Гельцер «Симбиоз с микроорганизмами — основа жизни растений». А я его разыскал именно потому, что в книге Гельцер он был указан как рецензент, больше того он — соавтор Гельцер по гормональному препарату «Симбионт-2». Препарат создавался в 1982 году, когда восьмидесятитрехлетняя Гельцер работала на кафедре почвоведения ТСХА «на общественных началах»,значит, бесплатно. Великие открытия «на общественных началах» для России не редкость.

Как я узнал потом от детей Гельцер, книга у профессора была, но он, видимо, не захотел в этом признаться, может быть потому, что был честнее других и не хотел хаять книгу, признанную более авторитетными коллегами фантазией.

Недоверчивый профессор даже потребовал от меня удостоверение члена союза литераторов — ему был непонятен мой интерес к книге Гельцер.

Объявив очевидные факты фантазией, ученые спокойно работают и спокойно спят. Но есть и такие, которые видят насколько ошибочны представления людей о природе, насколько эти ошибки губительны для природы, которую Докучаев с полным правом называл родной.

В своё время Докучаев, как и все, если, конечно, не считать меня, пошел учиться и выучился на геолога. Геология — это наука о Земле, вернее, о неживой составляющей Земли. Докучаев был первым из европейских ученых, кто соединил живое и неживое, кто понял, что земная поверхность — это не нечто незыблемое, а постоянно меняющаяся арена, на которой разыгрывается Драма Жизни. Много веков назад об изменчивости земной поверхности писали арабские мыслители, которых Докучаев с удовольствием цитировал.

Докучаев стал первым человеком на Земле, кто понял геологическое значение Драмы Жизни, понял масштабы воздействия Живого на поверхность Земли, понял, что земные недра — следы этого воздействия.

Докучаеву повезло — начало его научной деятельности совпало во времени с моментом самоосознания России и с интересом верхушки российского общества к русской Земле и к российской науке, в частности.

Докучаев получил поддержку сильных мира сего. Поддержку, но не понимание. Благодаря этой поддержке Докучаев развил свою многостороннюю деятельность. Но поскольку вокруг царило полное непонимание, Докучаеву слишком многое приходилось делать самому. Поддержка оказалась и недостаточной, и недолговременной. В результате, в возрасте 49 лет Докучаева  подкосил тяжелый недуг — психическое расстройство. Ножницами, разрезавшими душу этого могучего и красивого человека, было несоответствие мира природы и мира человеческих представлений о природе. Человек не хотел делать Бога своим Учителем, а Божий мир — своим Учебником.

После Докучаева остались ряд учеников, кафедр, лабораторий, но то главное, что сделал Докучаев в своем стремлении направить человека на путь любви к природе, на путь изучения природы Живого, на путь почитания и благоговения перед её совершенством, почти не изменило печальный ход человеческой истории.

И всё равно, многое из того, что сегодня в российской науке настоящее, в чём Россия опередила европейские страны, существует благодаря этим сверхусилиям Докучаева. Учение Вернадского о Ноосфере — тоже в какой-то мере продолжение трудов Докучаева. Но даже Вернадский не обладал той удивительной способностью Докучаева — смотреть и видеть.

Итак, я хочу подчеркнуть главную мысль Докучаева: единственный учебник, из которого мы можем бесконечно черпать знания,— это Божий мир.

И если нам не безразлична наша История, мы должны и можем в ней разобраться.